- Так, значит, ты ничего не знаешь? Ведь он же... это был один из палачей твоего отца.
У Поля вырвался звук, похожий па радостный рев.
- А, так это был он? Тот самый бандит?.. Благодарю, Жан!.. Ты даже не представляешь, какую доставил мне радость!.. Слышишь, отец? Ты отомщен. Ты страшно отомщен!
Между тем мужественные шотландцы, охваченные адским ливнем пуль, явно заколебались. Их шеренги, поредевшие от уничтожающего огня буров, дрогнули
- Сомкнуться! Сомкнуть ряды! - то и дело кричали офицеры.
Строй сомкнулся, но не двинулся с места. Человеческая волна разбилась об ураган снарядов.
Еще несколько мгновений - и начнется беспорядочное отступление, быть может, бегство.
Генерал Уошоп, командовавший атакой, понял грозившую им опасность.
Это был старый вояка, отважный и добрый. Солдаты шотландской бригады обожали его, а он всех их знал по именам. Вся его военная служба прошла в войсках гайлендеров Гордона. Он, единственный из всех, категорически отказавшись от хаки, носил еще нарядное обмундирование гордонцев.
Когда накануне лорд Митуэн приказал ему предпринять лобовую атаку позиций буров, генерал Уошоп почтительно заметил ему, что подобная задача выше человеческих сил. Но Митуэн заупрямился так же, как Уайт в деле при Ледисмите. Он недооценивал буров, их твердое, как гранит, несокрушимое упорство. Он верил в победу и требовал ее во что бы то ни стало. Уошопу оставалось либо повиноваться, либо отдать свою шпагу.
Отдать шпагу?.. Ни за что!
Но повиноваться - значило идти на смерть. Хорошо! Пусть будет так. Он сумеет достойно умереть!
Со стоицизмом древнего римлянина Уошоп отдал последние распоряжения, написал жене трогательное прощальное письмо и, как рыцарь без страха и упрека, повел свою бригаду па приступ.
И вот наступил момент, когда начали сбываться его печальные предсказания.
С фронта позиции буров оказались неодолимыми. Но все же - вперед! Еще одно усилие, последнее, чтобы спасти воинскую честь.
Он приподнялся на стременах и, потрясая саблей, зычным голосом крикнул:
- Вперед, солдаты!.. Вперед! За королеву! Шотландцы, воодушевленные пылким призывом, ринулись на приступ.
Пальба стала ужасной, а старый генерал, спокойный, как на параде, не переставал выкрикивать своим звучным голосом:
- Вперед, храбрецы! За королеву! Вперед!.. Генерал, служивший яркой мишенью для самых метких стрелков бурской армии, казался неуязвимым. Его каска была продырявлена, мундир изодран, люди вокруг него так и падали, а он продолжал оставаться невредимым.
По ходу битвы он очутился в зоне огня Молокососов. Те стреляли без передышки, опустошая магазины своих маузеров, и все же ни один их выстрел не задел генерала. Но вот Поль Поттер, с изумительным хладнокровием наводивший на него свой "роёр", спустил курок страшного ружья, грохот которого заглушил сухое щелканье автоматических карабинов. Генерал Уошоп, повторяя трагический жест людей, пораженных в грудь, судорожно схватился за нее рукой, зашатался в седле и, скользнув на круп коня, свалился на землю, убитый наповал.
- А-а... еще один! - радостно воскликнул молодой бур. - Это уже тринадцатый!
И он тут же нанес новую зарубку на ложе своего ружья.
Увидев, что генерал убит, шотландцы остановились в нерешительности. Они еще не отступали, но и не двигались больше вперед.
Пальба продолжалась, все более беспощадная и яростная. Ряды шотландцев быстро редели. Уже треть всей их бригады лежали на земле убитыми и ранеными.
- Отступать! - раздалась чья-то команда.
Это конец! Англичане, снова побитые, отходили в беспорядке, с поспешностью, похожей на панику. Как просто было бы теперь превратить их поражение в полный разгром и захватить в плен все десять тысяч обезумевших от страха солдат. Но для этого пришлось бы перейти в атаку, а буры никак не хотели расстаться со своими укреплениями.
Иностранные офицеры умоляли Кронье атаковать англичан. Тот наотрез отказался. Тщетно указывали ему иностранцы на беспорядочное бегство деморализованной армии англичан. Достаточно было отравить галопом в обход войскам королевы хотя бы -две тысячи кавалеристов, чтобы отрезать англичанам возможность отступления.
Кронье только презрительно пожал плечами и даже не удостоил их ответом.
А время между тем шло, приближалась ночь. Скоро уже будет поздно что-либо предпринимать.
Иностранцы взбешенные этим идиотским упрямством, из-за которого гибли плоды блестящей победы, продолжали настаивать.
- Да поймите же вы, - кричал один австрийский офицер, - если мы возьмем в плен корпус Митуэна, то войдем в Кимберли без единого выстрела!
Кронье опять лишь пожал плечами и, даже не потрудившись объяснить причину своего отказа этим отважным людям, которые покинули свои семьи и дела, чтобы сражаться на его стороне, повернулся к ним спиной и обратился к окружавшим его бурам:
- Восславим господа и возблагодарим его за дарованную нам победу, - и первым затянул псалом.
- Ничего не поделаешь, - с грустью прошептал полковник Виллебуа-Марей. - Он не знает даже азбуки современной войны. И заранее можно предсказать, что благодаря раздутой славе и слепой вере в него буров Кронье станет злым гением своего отечества.
Эти воистину пророческие слова меньше чем через два месяца получили печальное подтверждение.
Иностранный легион – обреченный легион. – Ночная атака. – «Длинный Том» получает повреждение. – Бронепоезд. – Кронье приказывает, Сорви-голова повинуется, – Вперед, Молокососы! – Динамит. – Железная дорога минирована. – Приказ Фанфану. – Сорви-голова на мосту. – Ирландец. – В пучине.